Приходят беды, приходит
горе,
Но наши радости и веселье
Замешаны на крови и слезах.
Будь веселым, вытри слезу и
не плачь.
Пусть никто не знает о твоем
горе,
Пусть никто не знает о твоей
беде.
Тайна должна оставаться с
тобой,
И пусть даже сердце
разрывается в груди,
Ты будь весел.
Зелик Бердичивер
День памяти
жертв Катастрофы (Holocaust).
Казалось бы, столько боли, столько трагедии, и столько уничтоженных жизней
заключены в этом дне, что тут есть место всему, но только не смеху и иронии.
Опасаясь задеть чувства людей, переживших Катастрофу, развитие темы юмора в
концлагерях никогда не приветствовалось, в том числе, чтобы избежать обвинений
в надругательстве над Катастрофой, теми, кто ее не пережил, и теми, кто выжил.
Однако, нельзя
не признать, что по свидетельствам многих очевидцев, именно юмор, в качестве
глубинного защитного механизма, помогал заключенным не сойти с ума, и
поддержать других в ситуациях, когда нечеловеческие страдания и испытания должны
были провести к физическому и духовному уничтожения личности.
Основой
диссертации Хаи Островер стал юмор как механизм психологической защиты во время
Катастрофы. Она взяла подробнейшие интервью у 55 человек, выживших в годы
Холокоста, и на основе своей работы написала книгу. «Без юмора мы бы покончили
с собой». Это фраза одной из женщин, прошедшей все ужасы Освенцима.
Юмор стал
основным доступным оружием для гонимых евреев. «Победить» геноцид можно было
только одним способом — выжить. А для того, чтобы выжить и не сойти с ума,
многие скрывались в спасительном юморе.
«Если главная
функция юмора вообще — психологическое облегчение сложных ситуаций путем их
сведения к смешной и нелепой форме, то черный юмор помогает пережить наиболее
трагические ситуации, которые традиционно считаются слишком трагичными, чтобы
над ними шутить», — считает Андрей Юревич, доктор психологических наук,
профессор, заместитель директора Института психологии РАН.
Здоровенный сытый эсэсовец
взвешивает в концлагере заключённых:
- Десять килограмм. В топку.
Следующий! Девять килограмм. В топку. Следующий! Одиннадцать килограмм. В
топку. Следующий! О! Пятнадцать килограмм!!! А ты, пузанок, у нас ещё
поработаешь!
«Мы смеялись, чтобы не рыдать»
Люди,
прошедшие все ужасы Катастрофы, не боятся шуток над ней. «Что значит, «был ли
юмор»? Конечно, мы смеялись. А как бы мы выдержали без смеха?!» — восклицает
психиатр Йехуда Гарай, прошедший гетто и лагеря. «Мы смеялись, чтобы не рыдать,
— рассказывает Ализа Ахерман. — Все было настолько абсурдно и так трагично, что
это было просто невыносимо. И мы смеялись над этим. Смешное выглядит не таким
страшным».
Согласно
исследованию, больше всего люди смеялись над собой.
Лили: «Нас
всех загнали в душевые, а потом остригли наголо. Меня и моих подруг с
прекрасными длинными волосами. Я смотрела на них и не узнавала. А потом начала
смеяться. «Ты что, спятила?» — спросили меня. «Нет, — ответила я, захлебываясь
от смеха. — Просто меня в жизни никто не стриг бесплатно». Честное слово, я так
и сказала: «Меня в жизни никто не стриг бесплатно». Я просто не могла
остановиться и стала спрашивать подруг: «Вы не видели здесь Мишеля? (это был
мой постоянный парикмахер) Кто же меня тогда постриг?» И позже, когда у меня
вдруг впервые в жизни стали отрастать кудряшки, я смеялась: «Боже, когда мне
успели сделать перманент?»»
Геня: «Мы
много смеялись над нашим внешним видом. Нас страшно избили, раздели, затолкали
в душевые кабины, обрили наголо, а потом кинули кучу чужого тряпья, без разбора
каких-то размеров. Была зима, и стоял страшный холод, а нам почему-то швырнули
груду летней одежды. Полным женщинам достались узкие короткие платья, бывшие
когда-то элегантными. Иногда нам давали чем-то прикрыть голову, и это могла
быть вдруг шляпа с атласной лентой или сохранившимся букетиком искусственных
цветов. В общем, в результате мы все покатывались со смеху, глядя друг на
друга. Это был какой-то невероятный маскарад или пуримшпиль. У нас не было ни
трусов, ни носков, но зато могли быть платья со шлейфом или жабо…» Женщины…
Виктор Франкл
в своей книге «Психолог в концлагере» вспоминает, что когда заключенные, уже
без вещей, побритые, голые стояли в душе и все иллюзии о будущем уже рухнули —
тогда «явилось нечто неожиданное: черный юмор. Мы ведь поняли, что нам уже
нечего терять, кроме этого до смешного голого тела. Еще под душем мы стали
обмениваться шутливыми (или претендующими на это) замечаниями, чтобы подбодрить
друг друга и прежде всего себя... Но не удивляйтесь. Пусть на какие-то минуты,
пусть в каких-то особых ситуациях, но юмор — тоже оружие души в борьбе за
самосохранение. Ведь известно, что юмор как ничто другое способен создать для
человека некую дистанцию между ним самим и его ситуацией, поставить его над
ситуацией, пусть, как уже говорилось, и ненадолго».
В концлагере фашист
расхаживает перед пленными и на ломаном русском ведет пропаганду:- Кто будет
аpбайтн плехо, тот буде кушайт сено! Кто будет pаботать каpашо, тот будет
кушайт саль сал саль. Как это по pюсськи???- Сало! - орет хохол из заднего
ряда.- О, нихт сало. Сальома!!!
Голодный юмор
«Очень много
разговоров и шуток было по поводу еды, — вспоминает психиатр Гарай. — Что
неудивительно для невыносимого голода, который был с нами и днем, и ночью. Это
был «голодный юмор», о котором вспоминают многие узники концлагерей. Еда
принадлежала другой реальности, она была из той жизни, что была до войны, и
люди мечтали о ней. Мы все время смеялись над этим и готовили фантастические
трапезы. Мы приглашали друг друга на обед «после войны» и тщательно обсуждали
меню. Мы обсуждали рецепты и жарко спорили, как именно правильно готовить то
или иное блюдо».
Лили: «У нас
были целые группы, бесконечно обсуждавшие рецепты. Три яйца, два стакана муки,
стакан сахара… Сколько выпекать, в какой печке. Как-то одна из «кулинарок» была
не в настроении и лежала, отвернувшись к стенке. Меня спросили, что с ней. «Да
пирог подгорел, наверное», — пошутила я. И мы все расхохотались.
«Пусть на
какие-то минуты, пусть в каких-то особых ситуациях, но юмор — тоже оружие души
в борьбе за самосохранение. Ведь известно, что юмор как ничто другое способен
создать для человека некую дистанцию между ним самим и его ситуацией, поставить
его над ситуацией, пусть, как уже говорилось, и ненадолго.
Одного моего
друга и коллегу, с которым мы неделями работали рядом, я буквально тренировал,
«натаскивал» на юмор. Однажды я предложил ему каждый день по очереди
придумывать какую-нибудь забавную историю, какая может приключиться с нами
после освобождения. Он был хирургом, ассистентом хирургического отделения
большой клиники. Как-то я пытался рассмешить его рассказом о том, как он,
вернувшись к прежней работе, не сможет избавиться от некоторых своих лагерных
привычек. Предварительно надо упомянуть: когда в лагере во время работ
ожидалось прибытие какого-нибудь более высокого начальника, надзирающий за
нами, стремясь увеличить наш темп, подгонял нас резкими криками: «Живей! Живей!
Живей!». И я рассказал моему товарищу, как однажды, когда он будет вести очень
серьезную операцию на желудке, ворвется служитель и криками «Живей! Живей!» —
предупредит его о прибытии шефа. Иногда мои товарищи, мечтая о будущем — таком
немыслимом, нереальном для нас будущем, придумывали что-нибудь забавное — вроде
того, что в гостях нам предложат супу и мы станем просить хозяйку зачерпнуть со
дна, чтобы попался горох или даже полкартофелины», вспоминает Франкл.
1943 г. Западная Украина. В
деревню, оставленную немцами, входит партизанский отряд. Партизаны видят, что
фашисты, уходя, расстреляли всех евреев, живших в деревне. Речь командира:
- Глядайте хлопцы, шо
поганые фащисты с нашими ивреяюшками сробили. Ну ни шо, мы до у Берлина дойдем,
ихних жидов ишо не так порубаем!
Черный юмор
Черный юмор —
очень важная штука. С помощью черного юмора мы пытаемся снять наш страх перед
смертью. Мы смеемся над ней, потому что празднуем то, что пока мы живы. Он
позволяет нам убежать от жестокой действительности. Это необходимый нам
эскапизм. Таким образом, черный юмор чем-то сродни надежде, позволяя переносить
казалось-бы непереносимые вещи.
Двое евреев встречаются на
улице в Варшавском гетто.
— Моше, где ты достал духи
«Ландыш» и зачем ты их пьешь?
— Говорят, из нас мыло будут
делать, так мое мыло хоть будет хорошо пахнуть.
Жители Варшавского
гетто частенько говорили друг другу: “Не горюй, мы ещё встретимся как два куска
мыла в витрине парфюмерного магазина!”
Источники и Дополнительная Информация:
Комментариев нет:
Отправить комментарий